Введение
I. Производство, потребление, распределение, обмен
(обращение)
1. Производство
[М—1] а) Предмет исследования – это прежде
всего материальное производство.
Индивиды, производящие в обществе, – а
следовательно общественно-определенное производство индивидов, – таков,
естественно, исходный пункт. Единичный и обособленный охотник и рыболов, с
которых начинают Смит и Рикардо, принадлежат к лишенным фантазии выдумкам XVIII
века. Это – робинзонады, которые отнюдь не являются – как воображают историки
культуры – лишь реакцией против чрезмерной утонченности и возвращением к ложно
понятой природной, натуральной жизни. Ни в малейшей степени не покоится на таком
натурализме и contrat social Руссо 12, который устанавливает путем договора
взаимоотношение и связь между субъектами, по своей природе независимыми друг от
друга. Натурализм здесь – видимость, и только эстетическая видимость,
создаваемая большими и малыми робинзонадами. А в действительности это, скорее, –
предвосхищение того “гражданского общества”, которое подготовлялось с XVI века и
в XVIII веке сделало гигантские шаги на пути к своей зрелости. В этом обществе
свободной конкуренции отдельный человек выступает освобожденным от природных
связей и т. д., которые в прежние исторические эпохи делали его принадлежностью
определенного ограниченного человеческого конгломерата. Пророкам XVIII века, на
плечах которых еще всецело стоят Смит и Рикардо, этот индивид XVIII века –
продукт, с одной стороны, разложения феодальных общественных форм, а с другой –
развития новых производительных сил, начавшегося с XVI века, – представляется
идеалом, существование которого относится к прошлому; он представляется им не
результатом истории, а ее исходным пунктом, ибо именно он признается у них
индивидом, соответствующим природе, согласно их представлению о человеческой
природе, признается не чем-то возникающим в ходе истории, а чем-то данным самой
природой. Эта иллюзия была до сих пор свойственна каждой новой эпохе. Стюарт,
который во многих отношениях находится в оппозиции к XVIII веку и, как
аристократ, в большей степени стоит на исторической почве, избежал этой
ограниченности.
Чем дальше назад уходим мы в глубь истории, тем в большей
степени индивид, а следовательно и производящий индивид, выступает
несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому: сначала еще
совершенно естественным образом он связан с семьей и с семьей, развившейся в
род; позднее – с возникающей из столкновения и слияния родов общиной в ее
различных формах. Лишь в XVIII веке, в “гражданском обществе”, различные формы
общественной связи выступают по отношению к отдельной личности как всего лишь
средство для ее частных целей, как внешняя необходимость. Однако эпоха,
порождающая эту точку зрения – точку зрения обособленного одиночки, – есть как
раз эпоха наиболее развитых общественных (с этой точки зрения всеобщих)
отношений. Человек есть в самом буквальном смысле ***1а, не только животное,
которому свойственно общение, но животное, которое только в обществе [М—2] и
может обособляться. Производство обособленного одиночки вне общества – редкое
явление, которое, конечно, может произойти с цивилизованным человеком, случайно
заброшенный в необитаемую местность и потенциально уже содержащим в себе
общественные силы, – такая же бессмыслица, как развитие языка без совместно
живущих и разговаривающих между собой индивидов. На этом можно больше не
останавливаться. Этого пункта можно было бы вовсе не касаться, если бы
нелепости, вполне понятные у людей XVIII века, не были снова всерьез привнесены
в новейшую политическую экономию Бастиа, Кэри*, Прудоном 14 и т. д. Прудону и
другим, конечно, приятно давать историко-философское объяснение происхождению
какого-либо экономического отношения, исторического возникновения которого он не
знает, путем создания мифов о том, что Адаму или Прометею данная идея явилась в
готовом и законченном виде, а затем она была введена и т. д. Нет ничего более
сухого и скучного, чем фантазирующее locus communis [7 - * См. настоящий том,
часть I, стр. 9 ( 12—IS. Peд, ””—общее место, банальность. Ред].
Итак,
когда речь идет о производстве, то всегда о производстве на определенной ступени
общественного развития – о производстве общественных индивидов. Может поэтому
показаться, что для того, чтобы вообще говорить о производстве, мы должны либо
проследить процесс исторического развития в его различных фазах, либо с самого
начала заявить, что мы имеем дело с определенной исторической эпохой, например с
современным буржуазным производством, которое и на самом деле является нашей
подлинной темой. Однако все эпохи производства имеют некоторые общие признаки,
общие определения. Производство вообще – это абстракция, но абстракция разумная,
поскольку она действительно выделяет общее, фиксирует его и потому избавляет нас
от повторений. Однако это всеобщее или выделенное путем сравнения общее само
есть нечто многообразно расчлененное, выражающееся в различных определениях.
Кое-что из этого относится ко всем эпохам, другое является общим лишь некоторым
эпохам. Некоторые определения общи и для новейшей и для древнейшей эпохи. Без
них немыслимо никакое производство. Однако хотя наиболее развитые языки имеют
законы и определения, общие с наименее развитыми, все же именно отличие от этого
всеобщего и общего и есть то, что составляет их развитие. Определения, имеющие
силу для производства вообще должны быть выделены именно для того, чтобы из-за
единства, которое проистекает уже из того, что субъект, человечество, и объект,
природа– одни и те же не были забыты существенные различия. В забвении этого
заключается, например, вся мудрость современных экономистов, которые показывают
вечность и гармоничность существующих социальных отношений. Они доказывают,
например, что никакое производство невозможно без орудия производства, хотя бы
этим орудием была только рука, что никакое производство невозможно без прошлого,
накопленного труда, хотя бы этот труд был всего лишь сноровкой, которую рука
дикаря приобрела и накопила путем повторяющихся [М—3] тренировок. Капитал есть,
между прочим, также и орудие производства, также и прошлый, объективированный
труд. Стало быть [заключают современные экономисты], капитал есть всеобщее,.
вечное, естественное отношение. Это получается потому, что отбрасывают как раз
то специфическое, что одно только и делает “орудие производства”, “накопленный
труд”, капиталом. Вся история производственных отношений представляется поэтому,
например у Кэри, лишь фальсификацией, злонамеренно учиненной
правительствами.
Если не существует производства вообще, то не существует
также и всеобщего производства. Производство всегда есть та или иная особая
отрасль производства, например земледелие, животноводство, обрабатывающая
промышленность и т. д., или оно есть их совокупность. Однако политическая
экономия – не технология. Отношение всеобщих определений производства на данной
общественной ступени развития к особенным формам производства надлежит развить в
другом месте (впоследствии).
Наконец, производство не есть и только
особенное производство: всегда имеется определенный общественный организм,
общественный субъект, действующий в более обширной или более скудной
совокупности отраслей производства. Отношение научного изложения к реальному
движению опять-таки сюда еще не относится. Производство вообще. Особые отрасли
производства. Производство как совокупное целое.
Стало модой изложению
политической экономии предпосылать общую часть, и как раз такую, которая
фигурирует под заглавием “Производство” (смотри, например, Дж. Ст. Милля16) и в
которой рассматриваются общие условия всякого производства.
Эта общая
часть состоит или должна, как утверждают, состоять:
1) Из рассмотрения
условий, без которых производство невозможно, т. е. таких условий, которые
фактически всего лишь отмечают существенные моменты всякого производства. Это,
однако, сводится фактически, как мы увидим, к немногим очень простым
определениям, раздуваемым в плоские тавтологии.
2) Из рассмотрения условий, в большей или меньшей степени способствующих
производству, каковы, например, прогрессирующее и стагнационное состояния
общества у Адама Смита 16. То, что об этом говорит А. Смит, имеет свою ценность
в качестве беглого замечания, но для того, чтобы это поднять до научного
значения, были бы необходимы исследования о степенях производительности, по
периодам, в ходе развития отдельных народов, – исследования, которые лежат вне
рамок нашей темы; поскольку же эти исследования относятся к ней, они должны быть
изложены при рассмотрении конкуренции, накопления и т. д. В общей постановке
ответ сводится к общему положению, что промышленная нация достигает высокого
уровня своего производства в тот момент, когда она вообще находится на высоком
уровне своего исторического развития. И действительно, высокий уровень
промышленного развития народа имеет место до тех пор, пока главным для него
является не прибыль [Gewinn], а добывание [Gewinnen]. Постольку янки стоят выше
англичан. Или же здесь указывают на то, что, например, известные расовые
особенности, климат, природные условия, как-то: близость к морю, плодородие
почвы и т. д., более благоприятны для производства, чем другие. Это опять-таки
сводится к тавтологии, что богатство создается тем легче, чем в большей степени
имеются налицо его субъективные и объективные элементы.
[М—4] Однако все
это не является тем, что для экономистов составляет действительную суть дела в
этой общей части. Суть дела заключается скорее в том, что производство, –
смотри, например, Милля 17, – в отличие от распределения и т. д., изображается
как заключенное в рамки независимых от истории вечных законов природы, чтобы
затем, пользуясь этим удобным случаем, совершенно незаметно в качестве
непреложных естественных законов общества in abstracto*(*вообще. Ред. )
подсунуть буржуазные отношения. Такова более или менее сознательная цель всего
этого приема. При распределении, напротив, люди якобы действительно позволяют
себе всякого рода произвол. Не говоря уже о том, что здесь грубо разрывается
действительная связь, существующая между производством и распределением, с
самого начала должно быть ясно, что, каким бы различным ни было распределение на
различных ступенях общественного развития, в нем, так же как и в производстве,
могут быть выделены общие определения, и все исторические различия точно таким
же образом могут быть смешаны и стерты в общечеловеческих законах. Например,
раб, крепостной, наемный рабочий – все они получают известное количество пищи,
которое дает им возможность существовать как рабу, как крепостному, как наемному
рабочему. Завоеватель, живущий за счет дани, или чиновник, живущий за счет
налогов, или земельный собственник – за счет ренты, или монах – за счет
милостыни, или священнослужитель – за счет десятины, – все они получают долю
общественного продукта, определяемую другими законами, чем доля раба и т. д. Два
основных пункта, которые все экономисты ставят под этой рубрикой, – это: 1)
собственность, 2) ее охрана юстицией, полицией и т. д.
На это следует
весьма кратко ответить:
ad 1. Всякое производство есть присвоение
индивидом предметов природы в рамках определенной формы общества и посредством
нее. В этом смысле будет тавтологией сказать,. что собственность (присвоение)
есть условие производства. Смешно, однако, делать отсюда прыжок к определенной
форме собственности, например к частной собственности (что к тому же
предполагало бы в качестве условия равным образом еще и противоположную форму –
отсутствие собственности). История, наоборот, показывает нам общую собственность
(например, у индийцев, славян, древних кельтов и т. д.) как более изначальную
форму, – форму, которая еще долго играет значительную роль в виде общинной
собственности. Мы здесь еще совершенно не касаемся вопроса о том, растет ли
богатство лучше при той или другой форме собственности. Но что ни о каком
производстве, а стало быть, и ни о каком обществе, не может быть речи там, где
не существует никакой формы собственности, – это тавтология. Присвоение, которое
ничего не присваивает, есть contradictio in subjecto*( противоречие в самом
предмете. Ред.).
ad 2. Охрана приобретенного и т. д. Если эти
тривиальности свести к их действительному содержанию, то они означают больше,
чем известно их проповедникам. А именно: что каждая форма производства порождает
свойственные ей правовые отношения, формы правления и т. д. Грубость и
поверхностность взглядов в том и заключается, что явления, органически [М—5]
между собой связанные, ставятся в случайные взаимоотношения и в чисто
рассудочную связь. У буржуазных экономистов здесь на уме только то, что при
современной полиции можно лучше производить, чем, например, при кулачном праве.
Они забывают только, что и кулачное право есть право и что право сильного в
другой форме продолжает существовать также и в их “правовом
государстве”.
Когда общественные порядки, соответствующие определенной
ступени производства, только возникают или когда они уже исчезают, естественно
происходят нарушения производства, хотя и в различной степени и с различным
результатом.
Резюмируем: есть определения, общие всем ступеням
производства, которые фиксируются мышлением как всеобщие; однако так называемые
всеобщие условия всякого производства суть не что иное, как эти абстрактные
моменты, с помощью которых нельзя понять ни одной действительной исторической
ступени производства.
------------------------------------------------------------------------------------
Коваленко Юрий Иванович художник; Отели Москвы у метро Черемушки и на Юго Западной; Видео сборки для души; Печенье слоеное, шоколадом, кокосом, орехом; Сталинград; Тактика компьютерной игры;